Продолжение
Продолжение
Продолжение
Как применять эту классификацию на практике?
*1-й тип фиксированных страхов: иррациональные символические страхи из детских снов.
2-й тип: незавершенное действие в прошлом.
3-й тип: депрессия и тревога.
4-й тип: стыд и страх.
5-й тип: невроз. Внутренний конфликт.
6-й тип: болезнь души.
7-й тип: характерологические страхи.
8-й тип: экзистенциальные страхи.
Прежде всего, наша классификация помогает мне как психологу сделать первую приблизительную ориентацию в ситуации клиента и сосредоточиться на том, что же происходит с клиентом в его опыте в данный момент.
Определив вид страха во время беседы с клиентом, вы сможете сразу определить и круг задач, решение которых требуют вмешательства, что позволит работать более прицельно и точно.
Допустим, я клиент, а вы консультант, и я вам скажу: «Я боюсь пауков». Для этого симптома даже есть "научное" название – «арахнофобия».
Что это может означать для вас?
Может быть, это сообщение отражает факт того, что у меня как у клиента имеет место один из перечисленных в списке восьми страхов?
Прежде всего вы как психолог могли бы думать, ЧТО именно происходит со мной как клиентом, в рамках какой формы нарушения контакта клиент боится пауков?
Для того, чтобы выяснить, надо уточнить детали, психолог должен задавать дополнительные вопросы.
Если я скажу консультанту энергично: «Боюсь всегда, вида, названия, и вообще, меня от них тошнит, а если взять в руку, то просто легче застрелиться». Что в этом сообщении заметит психолог? Тотальность описания намекает на невроз.
А если бы я вам сообщила, как пациент, что «Вообще я пауков не боюсь, а боюсь их только когда хожу по лесу», то можно было бы предполагать в анамнезе наличие какого-то события.
А сообщение «Они мне мерещатся по ночам» намекало бы на иррациональность опыта и на то, что эти образы символизируют некоторую глубинную нестабильность в моем эмоциональном мире.
Как действовать дальше? Предположим, клиентка сообщает: «Я боюсь в лесу гулять, потому что боюсь пауков, и хотела бы разобраться с этой проблемой. Встреча голой кожей с паутиной в лесу, конечно, это не очень приятное переживание, но дело в лесу обыкновенное. А мой страх слишком сильный. И мешает мне гулять и собирать грибы».
Если я как психолог слышу такое сообщение («Боюсь пауков в лесу»), то я сосредоточу внимание на нескольких вопросах: есть ли в памяти конкретные эпизоды наблюдения за пауками? Был ли связанный с ними случай? Если был, я как психолог сразу обращаю внимание на этот «странный эпизод». Возможно, именно это событие осталось в памяти, вызвало сильный эмоциональный всплеск. Тогда можно отнести этот страх ко второму типу, хотя можно допустить, что сюда примешались и невротические, и даже экзистенциальные страхи. «Я встревожилась чем-нибудь… Как отдохну, так не боюсь, а в конце недели боюсь. От усталости». То есть еще и что-то личное может примешиваться.
Итак, психолог в разговоре с клиентом обнаружил бы связанный с пауками случай (событие) из жизни, и этот случай стал темой сессии. Его психолог предложил переработать. В эпизоде такой сессии могла иметь место большая яркость и сила переживаний: мы можем столкнуться со злостью, бегством, протестом, отталкиванием и т.д.
А если человек боится пауков иррационально – не было никакого события – тогда бы психолог подумал, что он боится их по первому типу. Что вся его телесная реальность проецируется в этот образ, и если речь идет о взрослом, то тогда бы я думала об остром общем состоянии или даже заболевании. То есть вопрос: почему он так регрессировал, почему его тело так себя чувствует? Психолог попросил бы клиента поиграть в паука и посмотрел, что происходит с телом человека, как проявляется экспрессия эмоций и экспрессия движений, когда клиент идентифицируется с этим образом и разыгрывает игровую сценку в эксперименте.
Убирать или не убирать страх?
Однако, в завершение, необходимо сказать несколько слов о том, чего не надо делать при работе с любым видом страха. Не надо «убирать страх».
Надо найти, в чем заключается проблема отсутствия ресурсов, и помочь человеку восстановить свои ресурсы. Это часто многошаговая и сложная работа. Но ведь известно множество предложений в практике психологов, в которых клиенту именно настойчиво предлагается «убрать страх!». В чем же противоречие? Как решить этот парадокс?
В общем случае мы предполагаем, что «страх» представляет собой или симптом («фобия», «обсессия») некоторой декомпенсации, которая может быть и не сразу заметна, но именно декомпенсация проявляет себя через симптом, а не сама по себе является «равной симптому». И обращать все внимание психологу стоит именно на то, чтобы помочь человеку правиться с декомпенсацией. То есть поддержать развитие и регулировку процессов контакта и взаимодействия человека с его окружением. То есть «убирать симптом» не будет функциональным.
Другая сторона вопроса касается «страха» как естественной эмоции в сложной ситуации. Уже из названия следует, что естественная эмоция человека есть неотъемлемая часть человеческой жизни. Можно помогать человеку в том, чтобы он мог лучше ориентироваться в своих отношениях с окружающим миром, в своих отношениях в ситуации взаимодействия с другими людьми или с социальной окружением. Но вряд ли стоит «отрезать эмоции».
Однако читатель может возразить и напомнить, что есть много практических психологических методик (в том числе их легко найти в интернете на популярных психологических сайтах), в которых психолог предлагает ребенку или взрослому «уничтожить свой страх!» (сжечь его, разрушить, переименовать, отодвинуть, подружиться и так далее. Или наоборот, замедлиться, «продышать», «символизировать», использовать медитацию…). В связи с этим хотелось бы напомнить, что есть интересные и популярные психотехники (психологические приемы) которые помогают человеку управлять (отчасти) своими эмоциями и своей психофизиологией сложных житейских ситуациях (в переговорах, во время конфликта, в спорте, на экзаменах). Но эти приемы стоит использовать только в обыкновенных, не сложных ситуациях. В тех случаях, когда страх это естественная эмоция в ситуации. В этом случае у человека может не хватить ресурсов для того, чтобы быстро изменить свое отношение к окружающим в ситуации.
Кроме того, психологи иногда применяют небольшие «хитрости» в работе с клиентами или с семьей. Это делается для того, чтобы достичь позитивных результатов в работе с клиентами и в то же время не слишком конфронтировать с привычными для людей общими социально одобряемыми убеждениями относительно того, как себя вести, что и как думать о мире и прочее. Для примера мы предложим рассмотреть случай с работой психолога с ребенком по технологии «сожги свой страх!», «уничтожить свой страх!» (Парадокс: как помочь ребенку проявить сильные чувства и не задеть родителей, которые не хотят проявления сильных чувств?). Существует известная практическая психотехника, которую легко можно найти в интернете. Это техника «сожги свой страх». На примере этого психологического приема мне бы хотелось показать, как практический психолог может действовать в ситуации, если надо помочь ребенку проявить сильные негативные чувства и в то же время не вступать в конфронтацию с родителями, которые хотят, чтобы ребёнок был тихим и покладистым, «позитивным».
Для начала я вспоминаю, как коллега из провинции с обидой рассказал: «Вот, это плохой психологический прием, потому что 10 сессий сжигал страх вместе с ребёнком, а тот все равно боится…» Мне показалось удивительным, что коллега воспринимает эту психологическую технику как «магическое действие». Однако что же это такое на самом деле: магия уничтожения негативных чувств или эффективная игровая технология взаимодействия доктора (психолога) и семейной группы?
Приходит к терапевту вся такая директивная, контролирующая мама, и приводит ребенка (чаще всего от 4 до 7 лет), который боится то ли пауков, то ли теней под кроватью, то ли еще чего-то. Доктор спрашивает ребенка: «Есть ли у тебя страхи?» «Есть», – отвечает мальчик. Мама сразу настораживается и начинает отвечать вместо сына: «Он у нас вообще-то хороший, только вот страхи у него есть!» Во время беседы сына с терапевтом мама делает замечания каждый раз, когда ей по каким-то причинам не нравится ответ ее ребенка. Замечаний много, и очень скоро становится понятно, что мальчик подавлен мамой. Он все время находится в состоянии страха (ожидания), что его одернут и сделают ему замечание. Его «страхи» – результат частичного подавления его активности в отношениях с его мамой и его близкими. Он тормозит свои эмоции, чтобы не огорчить маму. И чаще всего, как легко догадаться, будет тормозить сердитость и агрессию.
Окружающие видят – вот, уязвимый мальчик: в школу ходить боится, с детьми играть боится, чего-то там на потолке боится, в общем, боится вообще. Если проанализировать природу происхождения этого его «боюсь», то станет понятным, что это – притормаживание возбуждения, которое направлено в сторону мамы, как отстаивание собственных границ или как реакция на фрустрацию желаний. Это возбуждение успешно остановленное мамой. Это энергия, которая в результате потеряла адрес и теперь направлена неизвестно куда. В том числе она может быть направлена ребенком «внутрь себя», и стать основанием для чувства вины и проявлений аутоагрессии.
Что же происходит на сессии?
Терапевт говорит мальчику: «Вот тебе бумага, нарисуй свой страх».
«Нет-нет», – тут же подскакивает мама, не рисуй свой страх. Он нам не нужен!».
«Нужен», – говорит доктор. Ребенок рисует каляку-маляку.
«А пострашней, по-настоящему страшное нарисуй!» – просит доктор. Ребенок рисует что-то агрессивное, какую-то темную фигуру, потому что это его пугает. Это фигура его собственной активности, которая как бы извне на него нападает. По сути, эта активность – это его сердитость на маму. Сердитость эта состоит из сепарационной тревоги, из накопившихся отношенческих вещей.
Терапевт ничего этого маме не говорит. Он говорит: «Какой страх! Ух ты!».
Мама говорит: «Плохой страх!»
Ребенок говорит: «Плохой страх!»
Терапевт говорит: «Да, плохой страх. Он делает плохо. Ты же на него сердит, на этот страх?». «Да», – соглашается ребенок. «Покажи, как ты сердит на этот страх!» «У-ууу! Как сердит!» – говорит ребенок.
По сути, терапевт делает переворот – ребенок при маме показывает, какой он сердитый, но «вроде это же я не просто так, не на маму, не на братишку, а на «признанного легально плохим» персонажа, на свой страх (на свою агрессию!) такой сердитый!». Мама довольна. Потому что соблюдены важные для нее социальные нормы. И в то же время и ребёнок получил совсем новый и важный для него опыт – в присутствии мамы проявил «ранее запрещённые» чувства.
«А давай мы этот страх разорвем», – предлагает доктор. «Давайте», – соглашается ребенок. Он рвет страх на мелкие кусочки в присутствии мамы. «А посильнее, – говорит психолог, – еще на мелкие кусочки!». Мама интересуется: «А ничего, что он так себя ведет? Он у нас приличный и ничего никогда не рвет». На что доктор отвечает: «Конечно, нормально. Это он ведь по отношению к собственному страху так себя ведет». И мама не проявляет агрессию, которую обычно проявляет всегда, когда ей не нравится поведение мальчика.
А потом в помещении, в присутствии мамы эти кусочки сжигали. Дома ведь дети не жгут костры. А здесь в помещении, в присутствии мамы! Задача в том, что мама присоединяется. Получается, что мама по случайности одобряет его агрессию. Пусть это сделано ценой хитрой манипуляции психолога.
Не надо бояться, что ребенок перестанет слушаться маму после этого. Если он слушался ее последние пять лет, то одно упражнение ничего не изменит. И он не к маме агрессивен, он сжигает свой страх. Но после этого все становится легче – он как бы какие-то свои напряжения сжигает.
В этой технике есть свои тонкости.
Первое: Если этот страх не связан с подавлением, то техника даст эффект, но слабый.
Второе: если это – фобия, связанная со старым событием, эффект тоже будет незначительным. Поэтому психолог должен понимать, что это – игра на легализацию агрессии в присутствии мамы, родителей. «Нарисуй чудовище. Покажи, как это чудовище пугает всех, в том числе, маму», – мы помогаем ребенку легализовать и выразить какие-то старые напряжения, связанные с мамой. А так как он растет, у него меняется физиология, меняются коммуникационные планы, то такие напряжения всегда существуют. И если психолог понимает, что это психологическая игра, направленная на легализацию агрессии в присутствии родителей, то он помогает ребенку.
Но, если я встречаю коллегу, которая мне совершенно с серьезным видом говорит: «Я использовала этот метод для борьбы с фобиями. Мы сжигали страх ребенка уже десять раз, и результата это не дало никакого», – я подумаю, что коллега сошла с ума и поверила в магическую силу ритуала сжигания страха. Она уже во власти магического мышления, а не клинического. Вопрос, кто ее учил. Психолог забыла, что это интерактивная игра в присутствии родителей для того, чтобы разрядить накопившееся напряжение, создавшееся в семейной системе. Кроме того, ведь эта игра требует определенного взаимодействия с мамой – обязательно нужно, чтобы мама была вовлечена в игру в качестве активного зрителя.
Эту чудесную психологическую игру впервые предложил свои клиентам еще в 1980-ые годы Александр Захаров, замечательный детский доктор и психотерапевт. Его артистизм, живость общения с родителями и детьми создали ту самую атмосферу игры и творчества, которая так нужна для преодоления именно описанного нами типа страха (остановка активности в отношениях внутри любящей семейной группы). Который по своей природе есть страх (блокировка) свободного предъявления и проявления ребенка в системе отношений в родительской семье. Если психолог выбирает такую тактику, он должен быть готов к тому, чтобы быть двигательно подвижным, играющими творческим, и вовлечь в это творчество всю семейную группу. И еще очевидно, что эта тактика может сработать только один раз. И к сожалению, она не подходит для многих случаев «фиксированных страхов», которые перечислены выше.
Елена Петрова, член Ассоциации детских психиатров и психологов, преподаватель Института «Иматон», гештальт–терапевт, член Европейской ассоциации гештальт–терапии (EAGT), , медицинский психолог, ГПНДС № 7
Окончание следует...